Глава 9.     Московско – Ленинградско – Питерско — Казанская жизнь

              В моем случае выбор профессии был определен заранее, а Гульшат могла идти учиться куда захочет, а пошла туда, куда хотела мама – в медицинский.

               Участь в медицинском институте, Гульшат выбрала специализацию хирурга. Это широкий профиль, в который входит и ортопедия – протезирование. Мама предостерегала Гульшат, чтобы она не вздумала выбрать эту специализацию, потому что все протезисты «алкаши», и, вообще, они не врачи, а сапожники. Жизнь показала, что мама, отчасти, была права. Но Гульшат никогда и не мечтала быть врачом, она мечтала быть актрисой, но побоялась нарушить волю матери и не решилась даже заикнуться о театральном. Поэтому, и еще назло маме, и потому что ей хотелось уехать из дома, она выбрала именно протезирование, интернатуру по которому надо было проходить в Ленинграде.

       Так она выбрала свою судьбу окончательно. Проучившись в интернатуре, она «заболела» этим чудесным городом, мечтая вернуться в Ленинград насовсем. Гульшат добилась своего.

       Достижению этой цели ей помогла учеба в московской ординатуре. Я уже писала, что Гульшат, работая на протезном заводе и начав самостоятельную «рабочую» жизнь, готовилась к учебе в московской аспирантуре. Проработав три года, как было положено в те времена, она поехала в Москву, поступать. Успешно сдав экзамены, она убедилась, что справедливости нет и в Москве. На ее место кого-то взяли, хотя она набрала достаточное количество баллов. В результате, ей пришлось довольствоваться ординатурой. Общежитие учащихся в ординатуре по ортопедии и протезированию находилось в пригороде Москвы — «Реутово». Оттуда было далеко ездить, поэтому Гульшат устроилась жить в другое общежитие, в самой Москве, где у нее оказалась знакомая, некая Маша. Знаю об этом периоде понаслышке, со слов Гульшат, весьма скупых, что не характерно для нее и свидетельствует о том, что ей не хотелось открывать мне какую-то информацию. Но все тайное становится явным, и я, конечно, узнала, что из этого общежития ее выгнали за «аморальное» поведение. Сказала мне об этом мама, вложив в эту информацию весь свой сарказм и издевку – Гульшат не слушалась родителей – и, вот, результат! Не знаю, что конкретно явилось причиной, но, думаю, «веселое» времяпровождение подруг, вырвавшихся на свободу. Лишившись возможности жить в Москве, Гульшат перебралась в общежитие в Реутово. Именно там произошел случай, чуть не закончившийся трагически для нее. Она возвращалась из Москвы поздно вечером, в подъезде дома на нее напал маньяк – насильник. Только Бог спас ее. Преступник размозжил ей голову кирпичом, выбил зуб, нанес массу ушибов, швыряя ее на землю. Очнулась она на пустыре, чудом добралась до общежития, где ей оказали помощь. Мне она рассказала об этом спустя время, с таким юмором, что вся эта история в ее устах выглядела, как анекдот. Я даже не сразу поняла, какая опасность прошла на волосок от нее, таким забавным приключением она все представила. Я покатывалась со смеху, слушая, как она, едва оклемавшись, участвовала в «операции захвата» этого маньяка в качестве «живца». Ее установили около какого-то забора, мимо которого, очевидно должен был пройти преступник. Самое смешное, что преступника не поймали, зато уйма мужиков «клевало» на «приманку» в исполнении Гульшат. Несмотря на бледный, после больницы, вид, и отсутствие зуба, мужики летели на нее, как пчелы на мед! Даже ее рассказ о том, как упал в обморок ее коллега, увидев ее залитое кровью лицо, когда она пришла в общежитие, звучал, как юмореска. Это было ее отличительной чертой – вышучивать все вокруг, и, особенно, себя и свои неприятности. Никогда она не кисла, не ныла, а если и жаловалась на судьбу, то всегда с юмором. Очевидно, из-за её образа жизни, а еще, по какой-то фатальной предрасположенности, с Гульшат довольно часто происходили из ряда вон выходящие события, в которых она чудом оставалась живой. Я это отчетливо помню, но конкретных примеров привести больше не могу. Моя боязливая душа, видимо, находя нестерпимой память о столь страшных событиях, угрожавших жизни моей сестры, удалила большую часть воспоминаний о них – большая дыра в «лоскутке» памяти на эту тему.

           Закончив московскую ординатуру, Гульшат, каким-то чудом, смогла распределиться в Ленинград. Работала там Гульшат в институте протезирования, одно время даже заведующей отделением. Потом долгие годы в поликлинике, ортопедом — протезистом. Была у нее там беспорядочная личная жизнь, пока она не встретила свою судьбу, Петра Воронова. За него она вышла замуж, от него родила сына, Илью. Все бы хорошо, но алкоголь уже не отпускал ее из своих цепких лап. Нет, она, конечно, не была алкоголичкой в общепринятом смысле слова, нет. Просто любила выпить и часто себе это позволяла, но, конечно, только дома. Это никак не влияло на работу, на работе она, до последнего дня, была ценным специалистом. Зато это влияло на взаимоотношения в семье и на ее здоровье. Я фаталистка и верю в судьбу, но, все — таки, своим образом жизни и дурными привычками, Гульшат очень сократила себе жизнь.

         Пока Гульшат не вышла замуж, мы виделись довольно редко. Она, конечно, приезжала в Казань, но очень ненадолго. С мамой они не могли находиться вместе больше двух часов, потом начинали ругаться. Папа, как всегда, молчал. Но, по свидетельству мамы, он запрещал ей что-либо высказывать Гульшат, требовал ничего не выяснять, просто терпеть. Может, он надеялся, что Гульшат «перебесится», и все будет по-прежнему. Для меня эти приезды были праздником, я очень скучала по Гульшат. Но мама все время стремилась ограничить наше общение. Сейчас я понимаю, что она боялась дурного влияния на меня со стороны Гульшат, зная мою привязанность к ней. Но мы всячески противились маминым козням, и практически не расставались все время ее пребывания в Казани. Сразу после расставания я начинала ждать ее следующий приезд.

          Выйдя замуж и родив ребенка, Гульшат стала ближе семье и родным. Видимо семейные заботы и хлопоты вернули ее к нормальному восприятию жизни. Она многого добилась в Ленинграде для своей семьи. Ее муж, Петя, жил в коммуналке, и только благодаря настойчивости Гульшат, они получили двухкомнатную квартиру. Ей вообще по жизни приходилось всего добиваться самой. А жизнь ее не щадила. Вскоре после замужества, ее муж попал в аварию, в результате которой стал инвалидом — ему ампутировали по колено ногу.

 

          Вдали от семьи, в чужом городе, Гульшат самостоятельно строила свою семейную жизнь. Муж ее, Петр, не говоря уже о его внезапной инвалидности, не был приспособлен к решению семейных проблем, все заботы легли на плечи Гульшат. Петя долго лечился, параллельно родился сын Илюшка, квартиры еще не было, жили в коммуналке.

      Глава 10.     Поездки к Гульшат.

         Помню, мы с мужем приехали к ней в Ленинград первый раз, дней на пять. Рита была еще маленькая, ее мы оставили с бабулей (свекровью). А Гульшат с семьей в это время перебрались в пригород «Колпино», где временно освободилась квартира Петиных родственников. Илюхе еще не было года. До сих пор мучает меня совесть, что я ничем не помогла сестре в такое тяжелое время. Мы уезжали в Ленинград в пять утра, и приезжали последней электричкой. Я ведь была с мужем, а он приехал смотреть город и музеи. Только один день я осталась с Гульшат, не поехала с Володей. Куда он ездил один, я не помню. Зато помню, что в какой-то другой приезд, когда я осталась с сестрой, он поехал по Пушкинским местам, к Арине Родионовне, с друзьями, Димой и Кларой, которые приехали вместе с нами и жили на квартире, которую им нашла Гульшат. Смешно, что Володя умудрился потерять джемпер на этой экскурсии. Я, почему-то, и сейчас помню его – зелено-черный меланжевый трикотаж, крой реглан, вырез мыском, на пуговицах. На фига я это помню? Лучше бы я помнила что-нибудь важное, чем эту ерунду.

               Где только мы не побывали за эти несколько дней в Ленинграде! И все благодаря характеру и темпераменту Володи. Мы носились, как угорелые, стремясь успеть во все музеи, а они работали до 17.00. Мы заходили во все, что попадалось нам на пути, а в центе города музеи почти в каждом доме. Эрмитаж, Русский музей, Кунсткамера, музей Пушкина на Мойке, Исаакиевский собор, Марсово поле, Летний сад, Меньшиковский дворец – все это само собой. Мы посетили зоологический музей, он находится на набережной, слева от здания Биржи, прямо около дворцового моста. Советую всем туда сходить, особенно с детьми. В то время он был бесплатный, сейчас не знаю, наверное, стоит денег. Казанский собор и Спаса на крови тогда еще не были доступны, ими мы любовались только снаружи.

           Вечером одного дня, мы случайно попали в музей Дзержинского, уже перед закрытием. Хмурая тетенька – экскурсовод провела нас по музею, показала немногочисленную экспозицию, и удивившим нас тоном обиженного ребенка рассказала нам о Феликсе Эдмундовиче. Мы услышали, что это был кристально честный человек, одержимый коммунистической идеей, и готовый отдать за нее всего себя. Бессребреник, аскет и великий труженик. Загадка странных манер экскурсовода раскрылась — мы поняли, что она обижена на весь мир за Дзержинского, и простили ей её неприветливость.

           Когда музеи уже не работали, мы гуляли по городским улицам, в основном в центре, не переставая восхищаться этим уникальным городом. Конечно, гуляли мы, практически, только по Невскому, но для первого раза этого было вполне достаточно. Широченный проспект, дома на котором можно рассматривать часами, мосты через каналы, являющиеся продолжением проспекта, перспектива набережных, дворцы, каждый имеющий уникальную историю и связь с историческими лицами, парки, архитектурные ансамбли великих зодчих, и вся атмосфера историко-культурного центра Петровской эпохи заставляла восхищаться одним сознанием того, что мы находимся в этом великом городе.

            Были у нас и поездки в пригороды. Для начала мы выбрали Петергоф. Тогда я впервые встретилась с великолепием дворцов и фонтанов этой царской резиденции. Неоднократно я бывала там позже, с детьми, и каждый раз впечатление было одинаково сильным. Такое же, как на меня, впечатление Петергоф произвел на моих детей. В частности, Рита, старшая дочь, побывав во Франции, в том числе и в Версале, резиденции французских королей, заявила: «Слабое подобие Петергофа!» Кстати, про Лувр она сказала то же самое: «Слабое подобие Эрмитажа!»

         В эту нашу первую поездку, мы с большим трудом смогли купить билет обратно в Казань. В Ленинград мы летели самолетом, а назад смогли приобрести только билеты на поезд. На радостях отправившись в ресторан, мы прогуляли сэкономленные деньги на две порции люля-кебаба и пиво Володе.

         С этих пор мы каждый год ездили в Ленинград, каждый раз все больше и больше привязываясь к его облику, завораживающе – прекрасному и манящему. Лично у меня к весне каждый год начиналась, буквально, «ломка», так я хотела в Ленинград. Не последнюю роль в этом играло то, что меня тянуло к сестре, а красивый город только усугублял тягу. Наши дети тоже, как мы, полюбили этот город, и с радостью ездили туда, в основном, со мной. За долгие годы много разного происходило с нами в этом прекрасном городе и его окрестностях. Почему я никогда ничего не записывала? Сейчас в моей голове полная каша из каких-то несвязных кадров, картинок, диалогов, которые я не могу разделить даже по времени.    Но кое-что все-таки вспоминается.

            Вот мы с Ритой, в весенние каникулы, гуляем по Невскому. Погода, на удивление, теплая и солнечная, город прекрасен, как всегда. На мостике через какой-то канал мы кормим уточек. В этот момент подходит фотограф и предлагает нам наше фото, которое можно получить на другой день. Он сфотографировал, как мы стоим на мосту и процесс кормления уточек. Я соглашаюсь. Фото хранится у меня до сих пор. Там я в пальто и каракулевом берете, который Гульшат, со свойственным ей юмором, прозвала «еврейский очипок», и Риточка в курточке с капюшоном (красного цвета, на меху), такая еще маленькая, что трудно представить, что это будущая мать троих детей.  

          А вот забавный случай, с той же Ритой, в метро. Она уже взрослая, но в метро впервые. Обычно в Ленинграде мы выбирали надземный вид транспорта, благо район, в котором жила Гульшат, давал возможность добраться до центра на троллейбусе или трамвае. Так вот, в этот раз наш маршрут включает перемещение в метро. Мы должны пройти турникет, опустив жетон. Мы – это я, Гульшат, Рита и Оля, моя младшая дочь. Мы с Ритой проходим в разные турникеты. Рита идет и очень боится не успеть, поэтому, опустив жетон, стремительно бросается вперед, и не успевший еще среагировать на жетон турникет зажимает ее. Повинуясь законам физики, Ритина фигура, движущаяся с немыслимой скоростью, встретив препятствие на своем пути, переворачивается вверх ногами! От боли (ее зажало в довольно чувствительном месте) и страха Рита начинает кричать и, почему-то ругаться на всех и вся. Тетка – дежурная выскочила из своей будки, освобождать Риту. Ситуацию исправили, Риту освободили, но она продолжала бушевать и на тетку, и на метро, и на всех вокруг. Мы, чтобы не обидеть Риту, молчали, незаметно отворачиваясь от нее, чтобы она не видела наши лица. Дело в том, что нас распирал смех! Со стороны все это выглядело очень смешно – и торчащие Ритины ноги, и ее гневное выражение лица, и нелепое бешенство! Но Рита юмор оценить была, конечно, не в состоянии, поэтому мы помалкивали, чтобы не нарываться.

          А вот я с Оленькой, которой шесть лет, лечу в самолете в Питер и испытываю дикий страх и запоздалое раскаяние, что не поехала поездом. Меня обуревают страшные мысли о том, что вдруг самолет упадет, а я рискую жизнью ребенка. Все обошлось, но обратно мы ехали поездом, причем с Гульшат и Илюшкой. Они ехали к нам, в Казань, в отпуск. В поезде я натерпелась стыда – Оленька, наученная Ильей, громко, на весь вагон, вдруг выдала считалочку: «Шишел –мышел, пернул – вышел!» И смешно, и стыдно перед людьми.

     Эта поездка в Питер с маленькой Олей, была, можно сказать, коммерческой. Тогда, так же, как сейчас, процветала торговля сувенирами на Невском, в основном, для иностранцев. У мужа Гульшат был брат, у которого была там торговая точка. Там торгуют картинами, сувенирами с отечественной символикой и портретами вождей. Я, дома, в Казани, расписала штук тридцать деревянных яиц, в основном, сюжетами русских сказок, портретами царей и религиозной тематикой. Привезя все это богатство в Питер, я передала это на продажу. Заработанная мной сумма исчислялась девятью долларами. Столько труда, времени, сил и зрения! А, главное, мне жаль было моих, с такой любовью сделанных изделий. Я поняла, что этот способ заработка мне не подходит и больше не повторяла подобных попыток.

         Гульшат очень готовилась к моим приездам. У нее было много знакомых и, частенько, она устраивала походы в театр. Чаще всего, в Кировский театр оперы и балета и на антрепризные спектакли. Как раз в Кировском театре, куда мы пришли на оперу «Кармен», случилась удивительная вещь, объяснения которой я не могу найти до сих пор.

         Мы пришли в театр заранее, задолго до спектакля заняли свои места. Перед этим разделись в гардеробе на третьем ярусе, куда нас направили места, указанные в билетах. Помню, что, сначала я хотела оставить свой сотовый телефон в кармане куртки, а потом передумала, взяла его с собой. Я отчетливо помню, что позвонила в Казань детям, до того, как начался спектакль. Потом я сложила телефон в сумку. Спектакль был замечательный, мы, не отрываясь, просмотрели первое действие. Начался антракт, и я решила посмотреть время, для чего мне нужен был телефон. Но в сумке его не оказалось. Я перерыла всю сумку, залезла во всевозможные дырочки, но, безрезультатно. Весь антракт мы с Гульшат искали мой телефон, для чего я проползла под всеми близлежащими сиденьями, раз пятнадцать мы прошли по местам, где уже были, замучили вопросами и просьбами всех бабулек, сидящих в ключевых местах театра для поддержания порядка, не поленились проверить карманы куртки, сданной в гардероб. Телефон пропал бесследно. Досаду от потери такой важной вещи, как сотовый телефон, заглушило второе отделение «Кармен», где артисты играли очень натурально, и вполне прилично исполняли известные всем арии. Очень довольные спектаклем, натрудив аплодисментами ладони до онемения, мы стали собираться домой. Я вспомнила про телефон, но уже как – то обреченно, уже смирившись с его пропажей. Мой телефон, кстати, очень мне нравился – расладушечка, маленький, бардовый, блестящий, с зеркальцем на крышечке. Без всякой надежды, больше для порядку, мы еще раз спросили у тех же бабулек, не принес ли кто-нибудь телефон. Ответ, естественно, был тот же – нет. Сделав, все, что могли, мы направились в гардероб, оделись и покинули театр. Я стала вслух уговаривать себя, что, может, и неплохо, что у меня нет теперь телефона, спокойнее, тем более, что домой позвонить я могу со стационарного аппарата у Гульшат дома. Не переставая говорить, я опустила руку в карман куртки и, неожиданно, вытащила из него свой телефон! Откуда он взялся? Мы долго гадали, что и как, но ничего не придумали. Фантастика, да и только! Я и сейчас не могу ничего объяснить, не иначе – мистика.

       Культурные программы, которые подготавливала для меня Гульшат, были разнообразными. Это и музеи, и пригороды, и отдельные уголки этого замечательного города, и люди – друзья Гульшат. Сколько мы всего объездили, сколько тысяч километров прошли пешком! Помню, в один приезд, мы попали на чудесный концерт трио «Меридиан», проходивший в рамках какого-то фестиваля. Концерт был на эстраде, которая располагалась прямо на берегу Невы у стен Петропавловской крепости. После него мы шли пешком по набережной, был восхитительный вечер, из ресторанов, мимо которых мы шли, доносилась музыка, горели огни, в отблесках которого архитектура города казалась еще прекрасней. Мы любовались панорамой города, раскрывающейся с этого берега Невы – дворцовая набережная на другом берегу с силуэтами Эрмитажа и Исаакиевского собора, стрелка Васильевского острова с античной архитектурой здания Биржи, обрамленной ростральными колоннами, и сами величественные воды Невы, придавали нашей прогулке ощущение причастности к чему-то великому и незыблемому. Мы шли довольно долго, уже совсем стемнело. Но Гульшат обязательно хотела показать мне новые скульптуры, установленные в университетском дворе, поэтому мы направились вглубь квартала, на задворки университета. Покинув набережные, мы, в наступающей довольно стремительно темноте, рассмотрели скульптуры, весьма оригинальные. Пройдя университетский комплекс, мы окунулись в довольно темные улочки и переулки жилых кварталов, поскольку направились к автобусной остановке. Путь наш был неблизкий, мы все шли, шли, и вечер для нас уже перестал «быть томным», так как мы устали. Улицы почему-то были совершенно пустынны, в отличие от набережных, оставшихся за нашей спиной. И вдруг, среди тишины и спокойствия, стал нарастать автомобильный гул, явно свидетельствуя о своем приближении. Сначала мы особо не обратили на это внимание, но, когда внезапно мы, две   беззащитные женщины, оказались окруженными огромным количеством авто, нас это встревожило. Машин было очень много. В них сидели, на них стояли, из них высовывались молодые люди, явно агрессивно настроенные. На машинах были включены все световые приборы и звуковые сигналы. Эта мощная колонна двигалась в том же направлении, куда и мы. Причем, почти с такой же скоростью. Мы не знали, куда деться. Нас пугала ситуация, поскольку мы понимали, что это явно какая-то акция протеста. Но против чего? Вдруг мы можем вызвать какой-нибудь интерес у этих молодчиков одним своим присутствием? Может, это антисемитская акция? А Гульшат – вылитая еврейка! Нельзя также исключать и момент случайности – мало ли таких примеров! Короче, мы, чуть живые от страха, по краешку тротуара, пытаясь раствориться на фоне домов и оград, тихонько шли, делая вид, что нас нет. Мученье наше кончилось только с выходом на набережную, где эта масса автомобилей, вырвавшись на свободу, рванула вперед с диким ревом. Попав, наконец, в автобус, мы выдохнули, и спокойно добрались домой. Позже мы узнали, что это студенты протестовали против милиции – милицейская машина задавила студента.    

      Очень любили мы кататься на маленьком кораблике по малым рекам и каналам города.  Старались попасть на эту экскурсию чуть ли не в каждый мой приезд. Это чудесное путешествие, сочетающее в себе и просмотр архитектурных памятников, и прогулку по воде. Забавно вспомнить, как отреагировала на эту экскурсию Оля, моя младшая. Ей было шесть лет, первая поездка в Ленинград, о которой я уже упоминала. С деньгами у меня было туго, и Гульшат договорилась с экскурсоводом (ее пациентка), чтобы Оленька поехала одна, бесплатно, прямо рядом с гидом. Я так радовалась, что устроила такое развлечение дочери, так что можно представить, как обескуражила меня фраза моей дочери, после выхода с кораблика: «Эта тетка все время трещала у меня над ухом! Надоела!» Это категоричное высказывание подтверждалось обиженным видом и хмурым лицом. Я поняла, что рано приписала свою дочь к ценителям экскурсий и с этих пор старалась дозировать такие мероприятия, дабы не вызывать ответного негатива.

            Незабываемое впечатление оставили в моей душе два путешествия в деревню Прибылово, за Выборгом. Там имели дачу друзья Гульшат, Ольга и Володя. Первый раз мы с Гульшат ездили туда с детьми – Ритой, Ильей, Олей. Второй раз, на следующий год – тем же составом, плюс мой муж, Володя.

            Во-первых, ехать туда надо через Выборг, а это само по себе здорово, потому что этот городок сохранил свое лицо, камерность и самобытность даже в наше сумасшедшее время. По пути мы посетили Крепость – главную достопримечательность Выборга.   Во-вторых, деревня Прибылово близка к финской границе, находится на берегу финского залива, и раньше была частью территории Финляндии. Дорога через лес к ней, уже после Выборга, чрезвычайно извилиста. Это объясняется тем, что строилась она во время войны, и такая траектория считается наиболее грамотной против попадания на нее вражеских бомб.   Природа по пути почти не отличается от нашей. Только попадаются иногда какие – то камни, поначалу кажущиеся случайными.   Но, чем дальше, тем этих камней становится больше, они предстают перед путешественниками в виде огромных глыб, беспорядочно наваленных среди леса. По научной гипотезе, это результат схода ледника, так что возраст этих камней можно только предполагать.

           Деревня умирающая, как многие сейчас. Местные жители почти все спились, или уехали в город, так что хозяевами постепенно становятся дачники. Дом, которым владеют наши друзья, строили финны. Это добротное строение с большими комнатами, было поделено на две части. В другой части жили соседи, но мы их не видели и не слышали, стены были капитальные. Помимо дома на участке было много других строений – баня, сараи, строящийся новый гостевой дом. Хозяин с двумя сыновьями – рукастые мужики. Меня поразили размеры участка — огромное пространство вокруг дома и сам участок, очень большой. Помимо огорода, огороженного оградкой, еще куча территории. А за огородом простор – свободная земля до финского залива – красота!

         Я уже упоминала, что характерной особенностью здешней природы являются, конечно, огромные валуны. Они встречаются везде, иногда совершенно неожиданно. Поросшие мхом, часто даже деревьями, привычному глазу совершенно естественно вписывающиеся в пейзаж.   Но, попав впервые в эти места, не устаешь поражаться, что среди совершенно привычной природы – березы, сосны, ели — вдруг вырастает огромный валун – величиной с дом. Я уже молчу про мелкие камни, из которых практически состоит там земля. Похоже, что только самый верхний слой почвы мягкий, а дальше – сплошные камни. Наши друзья прилагали очень много усилий, чтобы освоить огород — каждая грядка стоила больших трудов. Однако, урожая они достигали вполне приличного – терпенье и труд все перетрут!

               Мы оба раза пару ночей провели в этом доме, получился настоящий отдых на природе. Успели даже съездить в лес за грибами – сплошь белые! Искупались в финском заливе – красоты необыкновенной, но мелкий-мелкий! Идешь, идешь, а все по — щиколотки. А идти очень трудно – в ноги впиваются камни, из которых состоит дно. Местные приспособились – идут купаться в тапочках, оставляют их на каком – нибудь камне, подальше от берега, их там предостаточно, и плывут. Обратно таким же манером – поплавала, тапки надела, и на берег!

             Во второй приезд, когда был Володя, произошел инцидент во время нашего похода на Финский залив. Я уже сказала, что от домов до воды приличное расстояние, где пасется деревенский скот. Так вот, мы шли уже обратно, когда на горизонте замаячила корова. Мы не обратили на нее внимания, чего не скажешь о корове. Видимо, группа людей ее сильно заинтересовала, потому что она стала как-то очень быстро к нам приближаться, имея совсем не миролюбивый вид. Мы прибавили шагу, взбодрив животное улепетывающим видом, и она понеслась к нам уже вскачь. Тогда мы рванули бегом от этой сумасшедшей. Причем, Рита отстала, как всегда, позже всех въехав в ситуацию. Не заметив этого, мы мчались, что есть сил, считая, что все вместе. Оглянувшись, я не увидела рядом Риты, она маячила довольно далеко, плохо виднеясь из высокой травы. Коровы было не видать. Думаю, у нее кончилась длина веревки, которой, она, конечно, была привязана. Но мы – то не видели ее привязь! Я бросилась навстречу Рите, но Рита сама догнала нас с вытаращенными глазами от смешанных чувств – и страшно, и смешно.

        Однако, вернемся к Гульшат. Она всегда была в центре событий, часто была лидером каких-нибудь начинаний, поскольку была очень активная и инициативная. У нее всегда было много подруг, они слетались на ее энергетику, доброту и умение дружить. Эти черты сохранились у нее и в зрелом возрасте. Ради друзей, уже живя в Ленинграде, Гульшат могла сделать невозможное. Будучи врачом, активно интересуясь не традиционной медициной, она очень многим помогала, не жалея ни времени, ни сил. Для того, чтобы помочь друзьям, она, не щадя себя, могла мотаться по городу из конца в конец, договариваться с «нужными» людьми, искать и заказывать необходимые лекарства и травы. Многие ее питерские друзья буквально жить не могли без ее помощи. Одним она помогала в лечении сына, другим — дочери, третьих постоянно лечила сама. Тем более, что человеком она была очень интересным, много знала, умела, многим интересовалась, и щедро делилась всем этим с друзьями и знакомыми.

  

         Глава 11. Мать и сын

         Отдельный разговор об отношениях Гульшат с сыном. Он был, наверное, единственным человеком на Земле, который не воспользовался Гульшат, как источником знаний и умений, хотя влияние ее на него было огромным. То ли в силу природы, то ли характера. А, может, Гульшат, своей «слепой» материнской любовью невозможно его избаловала, что усугубило его природную лень. То, что любовь ее можно именно так охарактеризовать, я утверждаю – все – таки мы часто виделись, и она многое мне рассказывала, прекрасно все понимая. Сколько юмора и самоиронии было в ее рассказах! Но она ничего не могла с собой поделать. Маленького Илюшку она до двух лет кормила грудью и все время была с ним. Он настолько привык к этому, что не «отлипал» от нее ни на минуту. Это было очень утомительно, но Гульшат не могла изменить ситуацию, терпела, в надежде, что все изменится, когда сын вырастет. Время шло, Илья рос, но ситуация не менялась. Он ни на шаг не отпускал мать от себя ни днем, ни ночью. Тому, кто думает, что я утрирую и преувеличиваю, проведу пример. Спал Илья, конечно, с матерью, ни за что не соглашаясь спать отдельно. Если Гульшат поздно не ложилась, он не спал тоже. А Гульшат сова, и могла не спать до двух – трех часов ночи. Илья не спал вместе с ней. Уговорить его пойти спать пытались многие, но не получалось ни у кого. Иногда, мать пыталась его обмануть – ложилась с ним, укладывала, хотела потом встать, но, не тут – то было! Он настолько чутко спал, что тут же вскакивал вместе с ней. Однажды, она, смеясь, рассказала мне забавный случай: Ночь. Гульшат и Илюша спят. Гульшат проснулась, потому что захотела в туалет. Она встает, и, о чудо! Илюшка не просыпается, а продолжает спать! Тихонько она идет в туалет, приступает к процессу, как вдруг, дверь туалета приоткрывается, в нее просовывается Илюшка и говорит «гениальную» фразу: «Мам, привет!» Ну, да, давно не виделись!

         Гульшат обладала щедрой душой и любящим сердцем, и кому, как не сыну,  были открыты закрома ее души, помноженные на необъятную любовь! А Илюша, почему – то, любя мать и полностью завися от нее, тем не менее, совершенно не хотел ничего перенимать от матери.   Я говорю, конечно, про ее интересы, ее интеллектуальный «багаж», ее богатый духовный мир. Все попытки приобщить ребенка к тому, что Гульшат самой было интересно, разбивались о его нежелание делать вообще что – либо. Пока он был маленький, это было не так заметно, была надежда — подрастет, вот тогда… Подрос. Читать не хотел, учился так себе, зато оригинально рисовал, мастерил, увлекался всякими мальчиковыми примочками – машинки, оружие, солдатская форма. Вместо чтения до тошноты рассматривал материны медицинские атласы, говоря, что будет врачом «по организму». Короче, обычный нормальный мальчик. Только очень ленивый. Лишний шаг сделать не желал. Однако, очень многие этим грешат, так что, опять, в принципе, все нормально. Но Гульшат этого было мало, ей хотелось, чтобы Илья радовал ее особыми успехами, а их не было. Был мальчик, не слишком отвечавший ее представлениям о ребенке, который у нее должен был родиться. Может, поэтому, она, безумно его любя, часто раздражалась на него, иногда, на мой взгляд, и без повода? При этом баловала его ужасно. По первому требованию – на, пожалуйста. Что бы не попросил. Она надеялась, что это автоматически вызовет в нем благодарность, но, увы. Почему – то с собственным ребенком трудно соблюдать прописные правила воспитания, особенно, когда у тебя единственный, поздний и такой любимый сыночек.                 

         Учился Илюшка очень средне, зато у него был красивый почерк и тяга к рисованию. Поэтому, Гульшат решила отдать его в ювелирный колледж, в надежде, что Илья получит эксклюзивное образование и устроится в жизни с комфортом. Как — бы не так! Гульшат, конечно, договорилась, и Илью взяли учиться, но… Учеба шла у него со скрипом, причем, вовсе не из-за отсутствия способностей, а опять же, из-за необъятной лени, проявившейся самым странным и неожиданным образом – ненормальным, пугающим сном. К этому моменту Илья достиг подросткового возраста, с ним то и пришла эта дикая напасть. Я вообще не могу объяснить ситуацию, наступившую в доме моей сестры. Илья все время спал. Мне казалось, что это какая-то патология. Он спал все время – вместо занятий, вместо просто дневной жизни. Просыпался он только поздним вечером, уходил куда-то до утра, возвращался, съедал все, что было вкусного в доме, и снова засыпал беспробудным сном до следующего вечера. Никакие уговоры были невозможны – он просто отсутствовал все время – либо спал, либо его не было вообще. Разбудить его не представлялось никакой возможности. Даже я неоднократно принимала участие в этом безнадежном процессе – мы его и уговаривали, и ругали, и трясли, и включали громкую музыку, и убирали одеяло, и зажимали ему нос и т.д. и т.п. – все бесполезно! В редкие «счастливые» минуты, когда Илья неожиданно просыпался, чаще всего, от голода, мать пыталась с ним поговорить. Однако, с тем, кто не слушает, разговаривать – просто воздух сотрясать. А он не слушал, и не хотел ничего слышать. Пожрав, он снова засыпал. Причем, периодически, в кратковременные перерывы этого аномального сна, он выдавал информацию о своей гениальности и неординарности, не подтверждая свое безапелляционное заявление никакими действиями. Эти выступления сопровождались, естественно, материнскими комментариями, совсем не лестного характера и не всегда с использованием только литературного языка. Все комментарии он игнорировал и снова засыпал, очевидно, досматривать сны о своей гениальности. Представляете, в каком отчаянии была моя сестра! Ее сынок, кровиночка, плоть от плоти, наилюбимейший Илюша – лоботряс и «свинья неблагодарная». Из колледжа были тревожные звонки – где Илья, почему не посещает занятия? Гульшат несколько раз ходила туда, договаривалась, чтобы Илью не выгоняли за пропуски занятий, обещала все на свете, врала напропалую. Случилось так, что к моменту окончания Ильей этого учебного заведения, весной, я как раз приехала к ним. Гульшат была в ужасе – надо было сдавать дипломную работу – реферат и ювелирное изделие, собственного дизайна. Все хвосты по учебе Гульшат Илюхе подтянула – где сама написала рефераты, где договорилась, где, все-таки, смогла заставить Илью сходить показаться и получить зачеты за «красивые глаза». Теперь остался последний рывок, но Илья спал. Мы взялись сами сделать ему дипломную работу, вернее, ее текстовую и иллюстративную часть. Днем у нас была культурная программа – я же, все-таки, приехала в Питер отдыхать! Но вот ночью… Несколько ночей подряд мы работали, периодически пытаясь разбудить Илью, или перехватить его на выходе из дома. Ни то, ни другое нам не удалось. Зато, мы постоянно получали замечания от Пети, что шумим и мешаем ему спать ! Ну да, это ведь не его сын должен закончить колледж и ни хрена не делает! Петя ни разу не принял участие в процессе, это была его фишка. Не повлиять на сына, не помочь в чем-либо он даже не пытался. Характерная деталь – в каком-то классе к ним домой позвонила его учительница. Поскольку дома никого больше не было, трубку пришлось взять Пете. Услышав, кто звонит, он сказал, что он не отец, а сосед! Вот как боялся ответственности. «Вы — Гульшат и Илья – сами по себе, я — Петя – сам по себе» — удобная позиция.

       Вернемся к нашим баранам, то есть к рассказу. В результате ночных бдений, мы сделали все, что могли. Текст был написан Гульшат, иллюстрации нарисовала я – надо отдать должное моему племяннику – с Илюшиных эскизов, которые он сделал сам, видимо, до того, как впасть в спячку. Но выполнить само изделие, при всем желании, мы не могли.   А Илья продолжал спать, на занятия не ходил, и красивую брошь, которую я ему старательно перерисовала в дипломную работу, не сделал. Не удивительно поэтому, что никакой диплом он не получил, проспав этот день, по обыкновению, сном младенца. Я к этому времени, конечно, уже уехала, и известие, что Илья не хочет быть ювелиром, а хочет быть музыкантом, то биш, певцом, застало меня уже дома. Можно было бы просто угореть со смеху, если бы дело не касалось моей любимой Гульшат. А она, не переставая ругать на чем свет стоит, Илюху, пошла таки ему навстречу – нашла педагога по вокалу и добыла инструмент. Педагога она нашла, благодаря своим многочисленным знакомствам — в прошлом певица, преклонных лет, такая старая питерская интеллигентка. Когда Гульшат встретилась с ней, стесняясь и нисколько не заблуждаясь относительно наличия у Ильи вокальных данных, она честно сказала, что голос у ее сына в «жопе». Педагог отнеслась к этой новости философски, и не моргнув глазом, ответила: «Что ж, будем заниматься и доставать голос из «жопы»!» До занятий, правда, не дошло, и вот почему. Я уже упоминала про инструмент. Педагог, естественно, считала, что у Ильи есть музыкальное образование и пианино. Гульшат решила пока не сознаваться, что образования никакого нет, а вот пианино, действительно, было. У Пети в комнате — огромное, старого образца. Петр сам имеет музыкальное образование, прерванное в консерватории на композиторском отделении по причине, которую объяснил так – все равно в искусстве невозможно пробиться без знакомств. Это, отчасти, объясняет странности его характера, он тоже считает себя непризнанным гением и пишет музыку, которую никто никогда не услышит. Так что Илья — это яблоко, недалеко упавшее от яблони. Но отец его, расставшись с мечтой о музыке, всю жизнь работает высококвалифицированным электронщиком, в отличие от Ильи, который не хочет работать физически, а начальником его, почему-то, не берут.

       Так вот, вернемся к пианино. Неимоверные усилия потребовались Гульшат, чтобы переместить этот убийственно тяжелый и неповоротливый инструмент из комнаты Пети в другую комнату. К слову, жили они весьма оригинально – Петя в одной комнате, куда был запрещен доступ без стука, а Гульшат с Ильей – в другой. Это к вопросу о своеобразии Петра. Итак, пианино стало доступно для использования, но жутко расстроенное, поэтому Гульшат пригласила настройщика. Наконец, наступил долгожданный момент – все готово для занятий – и инструмент, и педагог по вокалу. Дальше произошел анекдот, неожиданный даже для знающей своего сына Гульшат. Илья сел за пианино, открыл крышку, побренчал по клавишам, и сказал: «Мать, а играть – то я не умею!»  Видимо, он думал, что стоит ему сесть за инструмент, как он сразу заиграет! Немая сцена. То, что он не умеет играть, было понятно и так, но Гульшат рассчитывала, что он собирается учиться, поэтому и старалась. А Илья, оказывается, учиться не собирался, он же гений. Зачем?

        Вспоминая все это, я начинаю понимать Гульшат, которая не могла сдерживаться, и разговаривала с Ильей подчас очень грубо, обзывала его по-всякому. Это было и смешно, и грустно, а, иногда, резало уши. Но на все мои увещевания она говорила, цитирую: «Истина должна быть в воздухе!» Имея в виду, что Илья должен знать, что она про него думает. К сожалению, на Илью эта «воспитательная» мера совсем не действовала. Он абсолютно не менялся. Как и следовало ожидать, не получив диплом, Илья испытывал проблемы с трудоустройством. Вернее, проблемы испытывала, опять же, Гульшат, а Илья очень даже комфортно ничего не делал, жрал, спал, требовал шмотки и разглагольствовал о своей избранности. Кормить и одевать такого здоровенного трутня было тяжело, но, не это для Гульшат было главным. Она мечтала, чтобы Илья нашел свое место в жизни, интересную работу, а потом завел семью. Куда там! Мать находила ему работу много раз, но нигде он не удержался дольше года. Везде надо было физически работать, а он этого не любил. Грузчиком в ресторане, разносчиком воды, служащим в гостинице, и т.д. и т. п. — все мимо. Потом Гульшат получила сама права, купила подержанный автомобиль. Все это для Ильи – он заявил, что будет таксистом, как какой-то его друг. В Питере права получить, по мнению Гульшат, было сложнее, поэтому, получал он их в Казани. У нас был родственник, который мог помочь, мы временно Илью прописали, и он получил водительские права в один из приездов в Казань. К чему это привело? Он очень быстро разбил машину, чинить ее не было средств, идея стать «шумахером» рассосалась сама собой. Бедная Гульшат! С личной жизнью у Ильи тоже ничего не получалось. Кроме детского, еще школьного романа, никаких серьезных отношений ни с одной девушкой у него не было, и нет до сих пор.

         Дальше – больше. Потунеядничав несколько лет, доведя мать до очередного нервного срыва, Илья вдруг объявил, что желает быть артистом. Я думала, что эту очередную блажь Гульшат не примет всерьез и обложит сына, как повелось, всевозможными эпитетами, имеющими схожий смысл и ненормативную лексику. Однако, я ошибалась. Гульшат ухватилась за это его предложение, как утопающий за соломинку. «Мальчик весь в меня, у него артистическая натура, он воплотит в жизнь мои несбывшиеся мечты!» — приблизительно так она думала, скрывая от меня эти мысли и на словах делая вид, что не верит Илье. На деле же, она нашла платный институт с каким-то смешным названием, типа «Балтийский институт по производству всех видов артистов». Заметьте – платный! А кто будет платить? Мать, конечно. Началась учеба, и, опять – все дураки, это мне не надо, это я и так могу, сессию завалил. Выяснилось, что, несмотря на платность, вышибают оттуда на раз. Опять Гульшат уговаривает преподавателей, опять пишет за него рефераты, опять уговаривает Илью учиться, платя при этом немалые деньги. Деньги ей давались большим трудом – возраст уже пенсионный, здоровье подорвано нервотрепкой, непосильным трудом и спиртным, от которого она не хотела отказываться. Она надрывалась, просила, требовала, умоляла Илью посещать занятия, не копить хвосты, но сын, как уже привык за всю свою жизнь, не реагировал, зная, что мать все равно поможет и выручит его из любой ситуации. Кстати, диплом ювелира был все таки получен, благодаря способности Гульшат договариваться. Илья палец о палец не ударил для этого. Мало того, он умудрялся обвинять мать в пьянстве и считал, что он очень пострадал от родителей, злоупотребляющих алкоголем. Это был серьезный козырь. Я думаю, многие поступки Гульшат в отношении Ильи имели целью искупление своей вины перед ним. А он наглел все больше, не понимая, что рубит сук, на котором сидит. Гульшат нашла возможность уплатить за весь срок учебы сына. Но дожить до получения им документа об окончании, она не смогла. Она умерла, когда у него были большие проблемы с учебой, и были большие сомнения в том, закончит ли он ее вообще. Почему-то ему отказали в участии в дипломном спектакле, и перенесли защиту на целый год, так что он опять болтался без дела. Радовало только то, что за обучение уплачено было вперед. Смерть матери явилась сильным стрессом для Ильи. Он многое переосмыслил, выбрал цель в жизни, и ради этого все-таки смог закончить обучение и получить диплом об окончании. Теперь он движется в этом направлении, медленно, но не теряет надежды. Он снимается в эпизодах и массовке, «трется» среди актеров, имеет какие-то творческие планы. Жаль, Гульшат не дожила до этого. Только зарабатывать деньги он так и не научился и живет на содержание отца, который заработал пенсию и продолжает работать. Со страхом думаю о том, что будет с Ильей, когда Петра не станет. И на личном фронте без изменений – он одинок, как рак-отшельник.

         До самой смерти Гульшат зарабатывала на жизнь всеми доступными ей способами. Обеспечение взрослого сына требовало больших денег. Тем более, что Илья, имел и имеет свойство, характерное для людей, не зарабатывающих деньги – требовательность и придирчивость в отношении выбора одежды и еды. Постоянно борясь с нуждой, Гульшат искала способы заработать, привлекая иногда и меня. Это она втягивала меня в сетевой маркетинг – то «Гербалайф», то «Аюрведа», то «Амвей». Правда, ничего мы не достигли в бизнесе, очевидно, это не наше. Однако и я, и она неплохо попользовались самой продукцией, качество которой было совсем не плохим.

           Так и получалась, что каждая моя поездка к сестре открывала мне что-то новое, интересное и полезное. Гульшат, в свою очередь, каждое лето приезжала с сыном в Казань, где мы старались обеспечить им достойный отдых. Несколько раз я брала путевки на базу отдыха «Займище», где мы прекрасно отдыхали летом. Разок нам достали путевку на базу «Куземетьево». Нам очень нравилось отдыхать на берегах Волжских заливов. Всего один раз, Валя, сестра Володи, достала путевку в санаторий, для Гульшат и Ильи, в «Крутушку». Потом мы купили садовый участок, и проблема с летним отдыхом решилась наилучшим образом. Мы жили все вместе в саду, ходили купаться на Волгу, в «Дубки», и гулять в лес.

        

         Глава 12.   Нестерпимая реальность

        Здоровье Гульшат не отличалось крепостью с детства, а с возрастом появились проблемы с артериальным давлением. В пятьдесят лет у нее случился инсульт, очень тяжелый. Она попала в больницу, у нее отказал речевой аппарат, неделю она молчала, как сама потом говорила: «Мама не могла сказать». Мужчины ее не были готовы к такому повороту событий, поэтому помощи от них никакой она не получила. С ее слов, Илья пришел как-то к ней в больницу, ничего не принес, зато она сводила его в столовую и покормила. Вот так, мама всегда остается мамой, а сын, хоть и любил ее, не мог понять, что теперь она нуждается в уходе. Так до ее смерти и не понял. Муж, Петя, как я уже упоминала, особая статья. Этого человека я не понимаю и судить не берусь. Дай бог ему долгую жизнь и здоровье – пока он жив, я более-менее спокойна за Илью, после ухода сестры.

         После болезни она опять взвалила на себя все заботы о семье, а ее мужики продолжали жить, как раньше – каждый сам для себя. Через несколько лет Гульшат перенесла еще один инсульт, не такой тяжелый. В больницу она обращаться не стала, перенесла его «на ногах», не прекращая работать. Ее муж и сын восприняли ситуацию, как должную. Видимо то, что больной человек «вкалывает», как лошадь и тащит все на себе, они считали нормальным. Отчасти, Гульшат сама их избаловала, освобождая абсолютно от всех проблем, но они же не могли не понимать очевидного, не на Луне же они жили. Так что второй инсульт обеспокоил только меня и ее.          

           Очередная поездка в Питер, сентябрь 2009 года, последняя при жизни Гульшат. Я так ждала встречи с ней! Ехала одна, как часто случалось в последние годы, потому что дети были заняты, муж не мог оторваться от своей работы, да и с финансами всегда было туго. Вдобавок поселиться всем вместе было негде – у Гульшат дома была не та ситуация, при которой можно принимать гостей. А меня, как магнитом тянуло к сестре.

       Она встретила меня на вокзале, мы поехали домой, оставили вещи и сразу направились в немецкое кафе «Штольня», которое она облюбовала для меня. Она всегда готовила для меня какой-нибудь сюрприз. В этот раз хотела вкусно угостить и удивить. Мы заказали какие-то изумительно вкусные пирожки с семгой и кофе, нам было так хорошо вдвоем. Мы расслабились, отдыхая в этом уютном месте, и, вдруг, Гульшат сказала, что ей так хорошо, такая эйфория, что ощущение, что она выпила вина. При этом она достала помаду и хотела подкрасить губы, но помада, вдруг, выпала у нее из рук и упала на пол. Гульшат нагнулась за ней, а когда она поднялась, я увидела, что лицо ее перекошено, а речь изменилась. Самое удивительное, что сама она ничего пока не замечала, и даже решила, что я ее разыгрываю. Тогда я предложила ей подойти к зеркалу, и тут мы обнаружили, что ей трудно ходить – нога не двигается. Я поняла, что у нее инсульт, уже третий. В зеркало она все-таки посмотрелась, и вынуждена была признать, что я права. Тем более, что все очевиднее становилось, что ходить она не может. Вид у не был, как у пьяной, персонал стал коситься на нас, и помощь никто не предложил. Я стала уговаривать Гульшат вызвать скорую, но она наотрез отказалась. Мы решили добраться домой. Такси привезло нас на проспект Наставников, и только благодаря силе воли, Гульшат поднялась на свой четырнадцатый этаж, благо, лифт работал.

               Моя поездка из увеселительной, превратилась в уход за сестрой. С помощью друзей мы организовали ей лечение на дому. Она приняла десять систем, но еще нуждалась в уходе. Тем не менее, она добилась, что мы съездили по намеченным ею для меня местам, показав мне ограду особняка, состоящую сплошь из скульптур львов, соединенных цепями. Именно она фигурирует в фильме «Необыкновенные приключения итальянцев в России». В настоящее время в этом красивом здании находится психиатрическая лечебница. Помог нам организовать поездку Илья, привлекший для этого друга с машиной. Это получилась замечательная экскурсия, с посещением того же кафе «Штольня», где случилось несчастье. Гульшат бодрилась, шутила, делала все, чтобы мы не думали про ее болезнь, пытаясь вести себя, как обычно, хотя ей это было тяжело.

       Когда закончился курс систем, я решила, что увезу ее в Казань, так как больше продлевать отпуск я уже не могла, а оставить ее на двух эгоистичных мужиков, я не могла. С трудом я добилась в поликлинике разрешения на перевоз сестры в другой город, купила билеты, и мы, на счастье, благополучно приехали в Казань. Она прожила у нас довольно долго, и, хотя я работала, она не скучала и отдыхала, а в выходные, ездила с нами в деревню. Мне очень хотелось, чтобы она уволилась и осталась у нас подольше, чтобы окрепнуть. Но ее тянуло домой, к мужу, любимому сыночку, к своей каторжной работе. Кстати, в Казани она наблюдалась в местной поликлинике и с больничным у нее все было в порядке. К ноябрю она уехала обратно домой.

         Дома она опять впряглась в свою обычную жизнь – работа, нервотрепка, безденежье, проблемы с мужем и сыном. Она звонила мне очень часто, сумбурно и многословно рассказывала мне все свои проблемы, часто плакала, и речь ее была невнятной от перенесенного инсульта, а, иногда, не только от этого. Она все равно позволяла себе по чуть – чуть. Жить на трезвую голову, имея столько проблем и никакой помощи, ей было тяжело.

       Я мечтала, что она приедет на Новый год, и останется до лета, но она никак не хотела бросать работу – семья погибла бы с голоду, потому что все держалось на ее заработке.

           Последние несколько лет Гульшат очень увлеклась вышиванием, это было очередное хобби, в которое она, со свойственным ей фанатизмом, «окунулась с головой». Она вышивала, как сумасшедшая, ночами напролет. Покупала немеряное количество вышивок, мулине, иголок, пяльцев и всего прочего для этого рукоделья. После третьего инсульта вышивание стало ее основным времяпровождением, помимо работы. Она дарила свои работы, планировала новые вышивки, вышила «портрет» своего любимого кота, Мурзика, который недавно умер. Где она нашла вышивку, на которой был точь в точь ее Мурзик? Поразительно, но он получился, как живой.

        Умерла она практически за вышивкой. Отошла на минутку в ванную, умыться, и все — упала прямо там. В это воскресенье, седьмого февраля 2010 года, у меня был чудесный день. Мы с внуками выходные провели в деревне, была прекрасная погода. Муж с детишками гулял, было весело и спокойно. По непонятной причине, у меня отключился сотовый телефон. Я не очень переживала по этому поводу, потому что дети могли звонить на телефон отца, а Гульшат никогда не звонила на сотовый — дорого. Никаких предчувствий у меня не было. А Илья весь день не мог мне дозвониться. Только уже дома, мне, на домашний телефон, дозвонилась подруга и соседка Гульшат по дому, Люба. Услышав ее голос в трубке, я поняла все. Не было другой причины, чтобы Люба, вдруг, позвонила мне.

       Потом начался кошмар. В шоке я собиралась в Питер, с трудом осознавая, что еду хоронить Гульшат. Слава Богу, со мной поехала Оленька, иначе, я бы не выдержала. Никогда этот город не казался мне таким пустым и чужим. Дом без Гульшат вообще стал неодушевленным для меня. Возможно, поэтому, я не смогла отказать Илье в его просьбе выкинуть многие вещи, которые копились у Гульшат долгие годы. Илья мотивировал тем, что ему негде жить, что, отчасти, было правдой. Папина страсть «копильщика» в Гульшат развилась со страшной силой, и в доме, практически, было не повернуться от книг, журналов и других вещей, постоянно приобретаемых моей сестрой в течение всей жизни. Илье одному было не справиться, а помочь, кроме меня, некому. Я старалась не вникать, что мы выбрасываем, только на душе было погано. Кое-что, я, конечно, не смогла выбросить, увезла с собой, но это «капля в море» по сравнению с тем, что мы выбросили. Гульшат, уже «оттуда», не одобрила наш поступок, и «наказала» меня, как я думаю. Во время работы по выбрасыванию книг, что были так дороги Гульшат, я довольно чувствительно треснулась головой, скорее всего, это был знак от нее.

          Не знаю, как все было бы, если, по — старинке, покойник был в доме. Но Гульшат была в морге, и нам психологически было легче. В морге мы заказали все – и гроб, и место, и отпевание, и памятник. Похороны были на четвертый день, на Ковалевском кладбище, сектор 29.1. Все прошло спокойно, помню все, но, как в тумане. Зима, холод – обстановка подходящая для такого события. Я не могла плакать. Я как заморозилась. Петя спрашивал меня: «Почему ты не плачешь?» Что я должна была ему ответить? Что после звонка Любы у меня внутри отмерла какая – то часть души? Я разговаривала, делала все, что нужно, даже смеялась, но, все это — как во сне. А внутри была анестезия – будто мне сделали замораживающий укол в душу и она временно отмерла. А теперь, все годы после смерти Гульшат, эта анестезия медленно и мучительно отходит и все никак не отойдет. Все это время я плачу, плачу, плачу, стараясь, чтобы меня никто не видел. Скоро пять лет, как я пытаюсь осознать, что все, никогда больше я не увижу Гульшат, никогда не позвоню ей, никогда не буду предвкушать поездку к ней, никогда не услышу ее шуток, ее рассказов, ее непередаваемого юмора, никогда не почувствую ее необыкновенного оптимизма. Никогда уже у меня не будет старшей сестры, которую я так любила и которая очень любила меня. Никогда, никогда, никогда…. Самое страшное слово на свете – никогда! Я ненавижу его за безысходность, неотвратимость и жестокую определенность. Дорогие мои, цените каждый миг, когда вы можете общаться со своими близкими и любимыми! Не обижайте и не обижайтесь, берегите, жалейте, любите друг друга, жизнь очень коротка! Земная жизнь дана нам ненадолго, надо учиться расставаться и надеяться на скорую встречу в ином мире. Вот мы и учимся, теряя близких, которые уносят с собой часть нас, призывая нас готовиться к тому же.

           Последние годы Гульшат много паломничала по святым местам и читала духовную православную литературу, шуткой говоря: «Очень трудно правильно умереть!» Она понимала, что больна, что в любой момент может уйти. Вот и ушла. Царствие ей небесное.

         Летом 2010 года мы с Ритой и ее детьми Максимом и Валечкой ездили в Питер, к Илюше, чтобы поддержать его морально. Он тяжело переживал смерть матери, и нуждался в поддержке. Я боялась, что не смогу удержаться от горестных воспоминаний и поездка будет для меня пыткой. Но дети спасли меня от этого. Максим и Валя внесли столько радости и праздника в наше путешествие, и я благодарна им за это. Они нейтрализовали весь негатив, который сформировался у меня к городу Санкт — Петербургу в связи со смертью сестры. Осталась только тихая светлая печаль, которая отныне в моем сердце навсегда. В этот приезд мы окончательно освободили квартиру от вещей Гульшат, так что сейчас там о ней ничто не напоминает. Для меня – это неправильно, но так решил Илья. Что ж, ему жить.

          Зимой мы с Олей поехали в Питер, чтобы провести поминки по случаю годины Гульшат. Сняли кафе, пригласили ее друзей. Все очень тепло о ней отзывались, искренне сожалели о ней. Я рада, что мне удалось всех собрать, и они были очень рады.

           Осенью 2011 года, мы с Олей опять приехали в Питер, к Илье. Побывали во многих, памятных для меня местах, в том числе, съездили в «Монрепо». Я все пыталась реанимировать то состояние восторга, которое мы испытали вместе с Гульшат, впервые приехав туда. Нет, все было «не то». Без Гульшат, все померкло для меня в этом чудном парке, как и во многих местах, что связаны с памятью о ней. Остается только надеяться, что это не навсегда, и, когда – нибудь мои чувства вернутся, уже в новом качестве.

           Весной 2013 года Илья с отцом установили на могилу памятник – крест, по проекту Ильи. Он часто ходит к матери на могилу, даже приносил туда свой диплом об окончании института. Жаль, что он не был так же внимателен к ней при жизни.

           Я знала, что мне будет тяжело писать про Гульшат, но надеялась, что, все-таки, не так мучительно. Мне не хватает слов, я ощущаю свою беспомощность и косноязычие в передаче событий и фактов. Слишком много эмоций и чувств вызывают у меня воспоминания. Если бы я писала на бумаге, а не печатала на компьютере, то она промокала бы от моих слез, которые я не могу остановить. Так мне трудно смириться с ее уходом. Человек так устроен, что его психика сама защищается от стрессов. Но у нее есть своя логика. Уход старшего поколения, бабушек, дедушек, а потом и родителей, особенно в преклонном возрасте, воспринимается с большой печалью и страданием, но как естественная неизбежность. Мы понимаем, что наши дорогие старики отжили свое, поэтому смиряемся с их уходом, каким бы горьким он нам не казался. Однако смерть ровесников уже не может восприниматься нами в таком же ключе. Наше сознание не хочет принимать эту жестокую правду, всячески сопротивляясь, вопреки очевидным фактам. Такая реакция вызвана не только привязанностью и любовью к умершему, но еще страхом приближения собственной смерти, что как раз и делает нестерпимой боль утраты. То есть, скорбя по умершим братьям, сестрам и друзьям, мы подспудно заранее скорбим по себе, любимому. Эти выводы не слишком приятны, действуют отрезвляюще, но не приносят облегчения.

     Я заканчиваю главу, посвященную моей сестре, Гульшат. К сожалению, у нее не может быть продолжения, потому что ее жизнь – уже безвозвратно ушедшее прошлое, которое не исправить и не забыть. Остается только ждать и надеяться. Ждать встречи и надеяться на нее.

 

              Эпилог

            Приняв решение записать свои воспоминания о родных, я надеялась, что у меня получится что-то наподобие «лоскутного одеяла» из отдельных отрывков, сюжетов, историй, запомнившихся мне и осевших в памяти. Льщу себя надеждой, что этот, как сейчас модно говорить, «печворк», пригодится вам, моим потомкам. Причем, не только для того, чтобы вы знали, кем были ваши «пращуры», но и какими они были. Я считаю, что это знание поможет вам понять и объяснить какие-то черты своего характера и темперамента, а, значит, и откорректировать их. К тому же, мне хотелось раскрыть для вас недавнее, в общем – то, с точки зрения истории, прошлое, кажущееся сейчас уже совсем дремучим и не реальным. Конечно, существует огромное количество литературы, написанной об этом времени, которую, я надеюсь, вы обязательно прочтете. Но это абстрактная информация. Я же попыталась оживить для вас прошлое через рассказ о ваших непосредственных родственниках, призвав вас поставить себя на их место и испытать их чувства и переживания, как свои. Не мне судить, удалось мне это, или нет. Я очень старалась. Надеюсь, что какая-то польза от прочитанного вами получена, какие-то струны души задеты, что-то вдруг открылось новое в вас самих. А главное, вы познакомились с людьми, благодаря которым вы существуете на этом свете, кого вы продолжаете и кого должны улучшать.             

         Все, я собрала все «лоскутки», которые разрозненно существовали в моей памяти. Каждый нашел свое место в повествовании, как кусок лоскутного одеяла находит только свое место. Каждый фрагмент этой мозаики подвергся тщательной обработке, подобно лоскутку, который сначала подбирают по цвету, потом вырезают, и только потом пришивают к основе. Возможно, местами повествование не последовательно и не логично. Возможно, часто я нарушала хронологию, забегая вперед, если мне казалось, что о чем-то надо упомянуть именно сейчас. Возможно и даже, наверняка. Но, одеяло готово. Такое, как получилось. Это привет вам от меня – вашей бабушки, прабабушки, пра-пра-пра-пра…бабушки. Пусть оно, как ковер-самолет, поможет вам перемещаться во времени, как скатерть-самобранка раскроет вам все тайны прошлого и оживит генную память, укроет вас теплом воспоминаний, согреет не угасающей любовью прошлых поколений и сохранит на долгие годы вашу

                                                             ПАМЯТЬ…

                                                                                Чернова Алсу Баграмовна 2014 год.